Аннотация:

Увлекательный рассказ о Василии Михайловиче Тяпкине – первом русском разведчике, который во время царствования царя Алексея Михайловича создал в Польше русскую агентурную сеть и фактически стал первым русским резидентом за границей. Читать всю статью

 Первым русским разведчиком, создавшим за рубежом агентурную сеть, был Василий Михайлович Тяпкин – личность яркая, замечательная, но незаслуженно забытая. В 1673 г. он прибыл в Варшаву в качестве русского посла для ведения переговоров с польским королем Яном III Собеским о подписании мира между Речью Посполитой и Московским царством. Но у дипломата были и другие обязанности. Помимо России у Польши в то время имелся иной недруг: в 1672–1676 годах она подверглась турецко-татарскому нашествию. Польский король стоял перед выбором: с кем из враждующих государств подписать мир, чтобы вместе отбиться от другого. Тайная миссия Тяпкина состояла в сборе информации о политических, светских, дипломатических делах, военных новшествах, культуре Польши, планах ее правителя. О всем том он обязан был присылать донесения главе Посольского приказа (Министерства иностранных дел тогдашней России), которым в 1671–1676 годах был Артамон Сергеевич Матвеев, а позже, вплоть до 1682 года – Ларион Иванович Иванов. В одном из первых донесений Тяпкин назвал себя «залетящей птицей»: в чужих краях ему выпало послужить Родине.
«Птица» не был «новичком» в делах государственной важности. Начиная с 1660-х годов он выполнял дипломатические поручения разного толка: был гонцом в Польше (1664 г.) и Турции (1666 г.), вел переговоры с гетманом Петром Дорошенко (1668 г., 1674–1675 гг.), играл роль агента-провокатора на Украине, был межевым комиссаром и участвовал в решении дальнейшей судьбы окруженной «неверными» крепости Чигирин (1677 г.).
Однако в Речи Посполитой ему впервые в российской практике выпало решать новую и масштабную задачу: создать в чужом государстве агентурную сеть. Примером для подражания могли служить достигшие виртуозности в разведке европейские резиденты – такие, как швед Петр Крузбиорн.
Тяпкин стремился установить связи с людьми влиятельными, но в глубине души не согласными с существующим режимом. Одним из его первых осведомителей стал могущественный вельможа, возглавлявший войска ставшей частью Речи Посполитой, но оберегающей свои права Литвы – великий литовский гетман Михал Казимеж Пац (1624–1682). Обо всех своих разговорах с гетманом резидент докладывал в Москву. Однако вскоре выяснилось, что Пац только представлялся другом Москвы, а на самом деле вел сложную игру и преследовал личные интересы. Лицемерие гетмана Тяпкину помогли вскрыть люди из окружения «сиятельного», например, некий «покоевый человек» Радомский. Тайно с «Птицей» беседовал ведавший внешнеполитическими делами великий канцлер литовский Кшиштоф Пац: «Был у… Христофа Паца.., и канцлер говорил царского величества резиденту втайне…», – находим в бумагах русского дипломата.
Будучи во Львове (1675 г.), Тяпкин свел знакомство с членами Львовского православного ставропигиального братства. Один из них достал важные сведения о намерениях Яна III объединиться с татарскими силами и пойти войной на московского царя. 
 «Залетящая птица» умело играл на струнах человеческих душ, оборачивая на пользу делу такие чувства, как недовольство своим положением, алчность, авантюризм. Так, в письме русского резидента читаем, что один из потенциальных агентов с радостью желает служить московскому государю и разведывать обо всем, что происходит в «заморских» странах. 
А Москва требовала, чтобы Тяпкин завербовал как можно больше агентов. Ему удается расположить к себе шляхтича Павла Негребецкого, который служил в Надворной Коронной канцелярии и имел доступ к важным документам. Из донесений Тяпкина видно, как проходил процесс вербовки. В «арсенале» московского разведчика было только два средства: материальный стимул (деньги, подарки) и сила убеждения (красноречие). Деньги выручали часто: немало поляков, соблазнившись угощениями, выдавали «московиту» тайны польского двора. Развязанные пивом, горилкой и дорогим венгерским вином языки выбалтывали многое… Впрочем, средства быстро заканчивались, а привыкшие к подаркам шляхтичи требовали все больше и больше (очень быстро из 40 соболей на раздачу осталось у Тяпкина только 8). Да и точность выболтанных спьяну сведений оставляла желать лучшего.
 Второе, менее затратное средство иногда срабатывало лучше. Дипломат склонил Негребецкого к службе московскому государю, воззвав к религиозным чувствам шляхтича, исповедавшего православие. Но вскоре «ниточка» оборвалась: деятельность Негребецкого была раскрыта. Спасаясь от возмездия, он бежал в Россию, где его ждал почет и царская милость. 
 Другим важным агентом «Птицы» был некий Афанасий Сокольский (Соколинский). Его имя зашифровано особыми знаками в письме, в котором говорится о пересылке Василию Михайловичу королевской инструкции на сеймики – собрания местной шляхты. Вообще о своих осведомителях Тяпкин в донесениях отзывается иносказательно, намеками: «от некоторых соприятелствующих особ», «от верныя особы» или «от доброжелателных великого государя его царского величества». 
Уже тогда иностранные разведки сотрудничали друг с другом, втягивали дипломатов в свои игры. Некоторые сведения «Птица» получал от «цесарского» (или «Священной Римской империи») резидента барона Иоанна Кристофа Зеровского. Молдавский дипломат Константин Кантакузен также делился информацией с Тяпкиным. Познавательными были и беседы с бранденбургским резидентом.
Немало полезного можно было извлечь из сотрудничества с простыми нетитулованными людьми – например, купцами, шедшими из Турции в Венецию, которые могли заметить передислокацию войск или иные перемены. Временным осведомителем Тяпкина был бежавший от украинского гетмана Ивана Самойловича переяславский полковник Родион Дмитрашко-Райча, в подпитии сетовавший на свою судьбу и немилость гетмана. Некоторые известия «Птица» получал от литовского гетмана Михала Радзивилла – заместителя главнокомандующего силами Литвы, архиепископа гнезненского Казимежа Чарторыского, референдария (сановника) Циприана Бжостовского. Передавал дипломату важную информацию и некто Василий Красинский. 
О многом разведчик узнавал из книг, листовок, писем. Государственные секреты обсуждались в политической поэзии, сочинениях пропагандистского характера. Особенно дипломата заинтересовали «злокозненные» книги из краковской типографии некоего Петроковича, содержащие столь важные сведения, что представители Речи Посполитой униженно упрашивали русского разведчика не посылать их в Москву. 
Не доверяя глазам и ушам осведомителей, Тяпкин стремился самолично присутствовать на важных государственных мероприятиях, чему способствовал дипломатический статус. Для ведения переговоров с польской стороной ему необходимо было выезжать в королевский замок, к польским и литовским вельможам. Он лично был в военном лагере короля под Львовом (1675 г.), на коронации Собеского, дипломатических приемах и т.п. Отписывая в Москву о своих делах, «Птица» особо подчеркивал важность непосредственного пребывания рядом с королем и его окружением.
Методы получения информации были у Тяпкина достаточно простыми – смотреть, задавать вопросы, внимательно слушать и сопоставлять, отмечая даже малейшие детали, акцентируя внимание на мимике и жестикуляции. Общительный, легко заводящий новые знакомства, Тяпкин имел корреспондентов во всех концах Европы. В одном из писем резидент упоминает вести, полученные из Копенгагена, в других – из Львова, Щецина, Риги, называл он и «гданьскую почту».
А вот со связью в те времена дело обстояло из рук вон плохо. Оказии тайно передать корреспонденцию в Москву случались редко. Приходилось доверять письма почтальонам. В те времена они носили зеленую или позже белую форму с вышитыми на ней российскими орлами и рожками, а письма перевозили в шкатулках белой жести. Со свистом или трубным гласом прибывали они в Варшаву, возвещая, что прибыла новая почта. Каждый раз в определенное время русский шпион приходил как частное лицо на варшавскую почту и оставлял там свои донесения, помеченные «моему государю и благодетелю Артемону Сергеевичу», которые потом по эстафете доставлялись в Посольский приказ. Но гарантии того, что ценные донесения прибудут в целости и сохранности, не было. В одном из посланий Тяпкин жалуется на вильнюсского (виленского) почтмейстера Бизинга, из-за нерадивости которого письма из России таинственным образом пропали! 
Донесения Тяпкина можно назвать энциклопедией жизни в Польше в конце XVII века. Он описывает культурную жизнь страны, церемонии, легенды и предания, военные новшества, личную жизнь короля, монарший гардероб и т.д. А однажды его внимание привлекло даже поведение… собаки! Но главное место занимали политические события.
Нашему разведчику удалось разузнать о желании польского короля, подталкиваемого французским монархом Людовиком XIV, самостоятельно вести мирные переговоры с турками, что нарушало достигнутые с Москвой договоренности. Ян III уже и выбрал посредника для этих целей – трансильванского князя.
Конечно, не обходилось без промахов. Описывая в 1674 г. подробности избрания на польский трон тогда еще великого коронного гетмана Яна Собеского, Тяпкин изобразил его появление чуть ли не как военный переворот. Он писал, что будущий польский король привел под Варшаву огромное войско, а Краков наполнил «многими силами». На самом деле, войско, прибывшее с Собеским, составляло свиту, необходимую в те времена для участия в элекционном (избирательном) сейме. Ян III, накануне одержавший победу над турками под Хотиным в 1673 году, пришел к власти благодаря своим военным заслугам и популярности среди шляхты, понимавшей, что дальнейшую войну с османами может вести только такой полководец-герой. 
Но, как правило, агентурная сеть работала эффективно. К Тяпкину даже попали данные, скрытые от самих польских сенаторов, – договорные статьи между Турцией и Польшей, объявление которых ожидалось только на сейме. Это стало неприятным сюрпризом для польского монарха, старавшегося до поры до времени не терять расположения московского государя. 
Узнав о том, что Тяпкин передает в Москву тайные сведения, Ян III приказал приставить к нему слежку, вскрывать приходившую из Москвы почту. Усилившаяся активность польской «контрразведки» подвигла нашего дипломата искать новые способы скрытой передачи данных. Специальный гонец, пробравшийся из России, передал Тяпкину шифр. Отныне особо секретные данные наш резидент заполнял тайнописными знаками.
Неприятности следовали одна за другой. Много крови испортил разведчику «черный священник», то есть иеромонах, приставленный к миссии. Тяпкин называл его колдуном и пьяницей, по кабакам поглощавшим одну бочку алкоголя за другой, и просил отозвать в Москву. Тот, прознав об этом, стал «Птице» злейшим врагом. Ни на кого нельзя было положиться. И обстановка в Польше была тревожной: по дорогам разбойничали голодные солдаты.
Положение Тяпкина после того, как он впал в немилость у Собеского, крайне осложнилось еще и материально. Москва урезала средства на его содержание. Отдавая последнюю копейку на нужды разведки, он сам дошел до полунищенского состояния. Посольская казна истощала настолько, что нечего было и думать о подкупе важных лиц, оплате услуг агентов. Видя, как разваливается его резидентура, Тяпкин пишет главе Посольского приказа Лариону Иванову: «Ведомостей за скудостию моей не имею» – и умоляет выслать ему хотя бы немного денег. Вся деятельность русского шпиона была поставлена под угрозу – и не польскими «контрагентами», а родным московским ведомством. 
Нищета была вопиющей: стрельцы – своего рода «телохранители» дипломата, его почетный караул – носили одну с ним одежду! Дошло до того, что Тяпкину пришлось заложить свою ферязь (верхнее одеяние), чтобы хоть как-то перебиться. И это при варшавских ценах! В отчаянии Тяпкин прибегает к причудливому сравнению: в одном из писем он жалуется, что все вещи резидентуры стали… излюбленным «лакомством» «ветхости». 
Немым укором в глазах «московита» была щедрость поляков, выдававших своему резиденту в Первопрестольной кругленькие суммы. Польский агент жил на 48 000 польских золотых (4 800 в переводе на рубли), в то время как Тяпкин вынужден был целый год существовать только на 200 рублей! Кажется настоящим чудом, что ему еще как-то удавалось добывать ценную информацию для московского правительства!
В 1676 году после восшествия на престол, долго откладывавшегося из-за турецко-татарского вторжения, король Ян Собеский запретил Тяпкину без разрешения покидать посольские палаты. Официально его обвинили в распространении лжи (например, о моровом поветрии – эпидемии в Польше, что осложнило ее торговые контакты). Также дипломату объяснили, что начинается сейм и никому из иностранных представителей не разрешается свободно разъезжать по Речи Посполитой. Главной же причиной перемены отношения стало то, что в Москве якобы притесняли польского резидента Павла Свидерского. «Заточение» Тяпкина стало ответом московскому царю на обращение с представителем Польши. 
Оказавшись в фактической изоляции, разведчик попытался сбежать из-под надзора. Тяпкин клялся полякам, что никаких ложных данных в Россию не отсылал, и вообще обманывать московского государя ему «непристойно». Не помогло. Тогда «секретный агент» прибег к хитрости, объявив, что ему известно, где спрятаны несметные сокровища князей Шуйских, и в обмен на свободу он покажет это место.. Тщетно – ни одного иноземного дипломата к Тяпкину так и не пропустили. 
«Государи редко забывают досаду, а только терпеливо ожидают времени, удобного к отмщению…», – писал известный русский дипломат П.А. Левашов. Тяпкин вынужден был покинуть пределы Речи Посполитой в 1677 г. Однако некоторые его старые связи сохранились. Новый резидент в Польше (с 1688 по 1689 гг.) Прокофий Богданович Возницын вел переговоры с «цесарским» представителем, чья фамилия напоминала одного из «знакомцев» «Залетящей птицы».
Настоящие разведчики так просто не уходят, и польское фиаско Тяпкина не стало концом его карьеры. Спустя несколько лет, 13 января 1681 г., выдержав издевательства и «неволю», Василий Тяпкин и Никита Зотов подписали важный для России Бахчисарайский мир с крымским ханом Мюрадом-Гераем. Впоследствии точные записи «Птицы», которые он вел в 1680–1681 гг., помогли восстановить справедливость: благодаря им через несколько столетий удалось «оправдать» оклеветанного послом Таракановым Мюрада-Герая, несправедливо обвиненного в «вероломстве».. 
Из донесений Тяпкина видно, что он был образованным, любознательным человеком. Его крымский статейный список, составленный вместе с Зотовым, отличался таким охватом и детальностью, что его по достоинству оценил даже почвовед В.В. Докучаев! А хитрый способ казаков преодолевать с помощью бревен устроенные турками преграды на пути вниз по Дону и Днепру известен именно из крымского отчета Тяпкина.
Миссия в Крыму оказалась последней в жизни московского разведчика, личность которого окутана тайной. Мы не знаем, когда и где он родился, как провел детство. И ушел он как истинный «секретный агент» – ни место, ни дата его смерти не дошли до потомков. Впрочем, память о первом русском разведчике, самоотверженно служившем Родине, осталась жива и запечатлена на этих страницах.

Арсений Богатырев,
историк, г. Саратов
Свернуть статью