11 мая 1900 года на Неве выстроился эскорт военных кораблей. Залпом артиллерийского салюта они приветствовали спуск на воду бронепалубного крейсера I ранга «Аврора», получившего свое название от фрегата, героя Крымской войны. И сойдя со стапелей, «Аврора» ответила им поднятым на флагштоке кормовым флагом.
Шло время. «Диана» и «Паллада», два крейсера того же проекта, закладка которых произошла одновременно с «Авророй» в 1897 году, уже бороздили океанские просторы, а она все никак не могла выйти им вслед. Руководивший постройкой инженер К. М. Токаревский хотел оснастить ее по последнему слову науки — так, чтобы свойства брони и артиллерии позволяли одинаково успешно атаковать и защищаться от атаки. Поэтому «Аврора» ждала. Ждала, пока специальными броневыми плитами, заставляющими рикошетить снаряды, выложат ее главную карпасную палубу, которая, подобно черепаховому панцирю, закроет все жизненно важные части корабля. Пока под ней установят три паровые машины и 24 паровых котла, чтобы «Аврора» могла развивать скорость до 20 узлов, а также 8 водоотливных турбин, чтобы при любом попадании держаться на плаву.
Потом наступил черед артиллерии, и с каждым днем «Аврора» приобретала все более воинственный вид. Верхняя палуба ее ощетинилась восемью орудиями 152-мм калибра, а на носу, поворачиваясь на оба борта, так и звало в погоню за воображаемым неприятелем главное «погонное» орудие. Тех, что калибром поменьше, было на «Авроре» несколько десятков, и понятно почему. Уж больно стали досаждать броненосному флоту быстрые и верткие миноносцы, норовили в бою запустить торпедой по днищу. Тяжеловесным броненосцам от них одна защита: заградиться массированным артиллерийским огнем. А что касается торпед, так и на «Авроре» находились один надводный и два подводных минных аппарата, выстреливающих торпеды под давлением сжатого воздуха. Управляться со всем этим хозяйством командиру было непросто: пока до каждого расчета дойдет приказ, ищи-свищи неприятеля. И вот «Аврору» опутали проводкой, а у орудий установили электрические приборы. Для каждого вида сигнала предусматривался свой принимающий и посылающий прибор. С таких незамысловатых приспособлений на русском флоте начали внедрять централизованную систему управления артиллерийским огнем.
Наконец 16 июля 1903 года «Аврора» вошла в строй Военно-морского флота. Но за 6 лет ее постройки, стоившей казне 6 млн рублей, появились корабли нового класса — линкоры. «Аврора» же отправилась в дальнее плавание, не подозревая, что своим долгожданным дебютом закрывает страничку в истории мирового судостроения, которая называется эпохой парового броненосного флота.
В апреле 1904 года «Аврору» вернули назад, на Балтику, где с бору по сосенке срочно собирали корабли во 2-ю Тихоокеанскую эскадру. Она должна была пройти через три океана, обогнуть Африку и прийти в Порт-Артур на подкрепление к 1-й Тихоокеанской эскадре. Японцы, о которых пол-России раньше и слыхом не слыхивало, теперь занимали умы всех, и мысли эти были тревожные.
Пришлось белоснежной новехонькой «Авроре» глотнуть пыли. Уголь, всюду уголь — он превратился в «пунктик» у командующего эскадрой вице-адмирала З. П. Рожественского. Корабли брали на борт двойной груз топлива, команды без конца перегружали его на более мелкие суда, франтоватые офицеры скинули мундиры и, работая наравне с другими, лицом напоминали мавров. Шли, не заходя в порты, не обновляя запасов продовольствия, провожаемые не по-доброму маячившими вдали английскими крейсерами. В тропиках ко всем напастям прибавилась изнуряющая жара.
Но команда не унывала: матросы не прятали глаз от офицеров и сломя голову бежали исполнять их приказания (что такое рукоприкладство, на «Авроре» не знали). А вечерами на палубе оркестр, созданный на средства офицеров, наяривал веселый «Янки Дуддль». Или бывало, что отчаливала от крейсера шлюпка, увозя «на гастроли» на соседний корабль самодеятельную авроровскую театральную труппу. «Аврора» любила свою команду — молодую, беспечную, полную надежд на будущее.
А потом пришла и словно придавила всех весть о гибели
1-й Тихоокеанской эскадры и падении Порт-Артура. Пора беспечности кончилась. После восьмимесячного перехода им предстояло прорываться во Владивосток на устаревших, изношенных либо новых, со стапелей, но необстрелянных, не прошедших нужные испытания кораблях (одна «Аврора» успела пройти полный цикл). 14 мая* 1905 года Объединенная (2-я и позже присоединившаяся к ней 3-я Тихоокеанская) русская эскадра вошла в Корейский пролив.
Чуждое русскому уху слово «Цусима» вскоре погребальным звоном прокатится по всей стране. Но для авроровцев, следовавших в кильватерной колонне из 38 российских кораблей, оно означало лишь группу островов Корейского пролива, за которыми водную поверхность перекрыли силуэты кораблей японской эскадры. Засада. И никакой возможности для маневра. Сохраняя кильватерную колонну — впереди броненосцы, за ними крейсера, миноносцы и транспорты, — русская эскадра двинулась по дуге малого круга. И словно партнер в полонезе, по дуге круга большого за ними следовали японцы, все внимание сосредоточивая на броненосце, открывавшем процессию. Вот уже покинутый командующим флагман «Князь Суворов», отбиваясь от 12 противников единственным уцелевшим орудием, перевернулся и затонул с большей частью своего экипажа. Броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков», выпустив последний снаряд, предпочел пойти на дно, но не сдаться врагу. Настал черед броненосца «Осляби». Тогда «Аврора», привязанная к охране судов, не выдержала и вместе с «Олегом» рванулась на помощь, но тут же вернулась назад — наперерез японским крейсерам, атаковавшим наши транспорты. Под перекрестным огнем «Аврора» и «Олег» вступили в крейсерский бой.
Рвались японские шимозы, но, получая раны, и крейсер, и люди, сражавшиеся на нем, оставались в строю. На верхней палубе взрывом раскидало орудийный расчет. Подбежавшие носильщики подхватили окровавленного мичмана Яковлева, а тот, совсем еще мальчишка, уносимый на перевязочный пункт, хрипя, повторял: «Братцы, цельтесь хорошенько!» То там, то тут вспыхивали пожары. На батарейной палубе горящую пачку патронов выбросило в патронный погреб, все замерли в предчувствии гибели. Но оказавшиеся в погребе матросы Тимерев и Репников чудом справились с пылающей пачкой, вслед за которой, забрызгав кровью, к ним слетели остатки чьей-то головы. На рострах командовал тушением пожара тяжело раненный капитан 2-го ранга Небольсин. Матросы прикрывали собой командиров, и те, и другие не отлучались от орудий даже для того, чтобы сделать перевязку.
А из боевой рубки по телефону летели команды: отклонение, целик, расстояние. Отсюда управляли огнем и ходом командир крейсера Евгений Романович Егорьев, штурман Прохоров, артиллерист Лосев и минер Старк. Вот рядом разорвался снаряд, а потом сквозь отверстия в боевой рубке, рикошетя о края ее изогнутого купола, полетели во все стороны осколки разбитого вдребезги железного трапа. Один из них пронзил навылет голову командира. Все повалились. Крейсер, потеряв управление, рыскнул в сторону. Но когда на мостик от носового орудия взбежал, чтобы принять командование, лейтенант Дорн, он увидел в прорезь стоящих по местам офицеров, на белых кителях которых расплылись красные пятна, услышал их невозмутимые голоса. Тогда Дорн поспешил назад, на ходу успокаивая матросов. Командование кораблем принял старший офицер кавторанг Небольсин.
«Аврора», вся изрешеченная, с перебитыми мачтами и трубами, обессилевшая от утечек пара, полуослепшая (из строя вышли дальномер и почти все оптические приборы), продолжала чутко слушаться управлявших ею рук. Со 130 оборотов она переходила на «стоп» и сразу затем на «задний ход», надеясь только на одно — что механизмы, привыкшие к тщательному уходу, не подкачают и при таких чудовищных нагрузках. В ее недра, под карпасную палубу доносились лишь удары снарядов о борта и глухие звуки выстрелов. Один из разрывов повредил трубу парового котла, будь удар чуть более метким, все находящиеся там сварились бы заживо. В кочегарках, у котлов почти сутки бессменно находились закопченные сажей, маслом, углем люди. Больше, чем усталость, томила неизвестность. Всем напряжением душевных сил они были с теми, кто вел бой наверху. А на самой высокой точке «Авроры», по-прежнему развевался широкий кормовой флаг. Шесть раз его сбивало, и шесть раз, рискуя жизнью, матросы водружали его на мачту.
К вечеру бой поутих. Но тем более зловещим показался темнеющий горизонт, на котором, словно зубы дракона, выросли без числа вражеские миноносцы. Прибавив хода, русская эскадра строем фронта бросилась на них в атаку. Все смешалось в темноте. В погоне за миноносцами, круша их налево и направо, «Аврора» исколесила почти все румбы компаса. Где свои, где чужие?! К 10 часам вечера, оставив бесплодные поиски разметанной русской эскадры, три крейсера — «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» — оторвались от японцев. Первоначальную мысль прорываться во Владивосток пришлось оставить: не хватало ни топлива, ни боевой силы. Взяли курс на Манилу. В пути останавливались только один раз. 21 мая корабли застопорили ход, приспустили флаги и предали морю останки командира «Авроры» Е. Р. Егорьева. Командовавший крейсерами контр-адмирал Энквист перешел со штабом с «Олега» на «Аврору».
Потянулись тягостные месяцы в Маниле. Хозяйничающие там американцы интернировали русские крейсера, навесили замки на все орудия, но провести ремонт разрешили. И корабли, и люди залечивали раны. Все с нетерпением ждали вестей из России. А Петербург молчал. Только из случайных газет узнавали о народных волнениях, восстании на броненосце «Потемкин». Нервы у всех были на пределе: матросы начали гру бить, офицеры, случалось, отвечали им зуботычиной, хотя это и наказывалось. Команда «Авроры», где каждый еще совсем недавно живот свой готов был за другого положить, под действием непонятных сил начала расползаться по двум полюсам. Запершись в своей каюте, лейтенант Зарин записывал в дневнике: «Во всем этом интересного и грустного единственно то, что волей и инициативой обладает самый дурной элемент, исключительно хороший же — тряпка».
Только после заключения мирного договора между Россией и Японией американцы выпустили русские крейсера из Манилы. В Сайгоне, где они соединились с еще тремя кораблями из бывшей Объединенной эскадры, пришли вести о царском манифесте от 17 октября. Высшему командованию теперь всюду мерещились заговоры. Подозрительных матросов десятками и сотнями списывали на берег. Тем настойчивее среди оставшихся ходили слухи о том, что офицеры умышленно держат их в неведении о событиях в России. А что могли знать офицеры? Адмирал Энквист, без конца бомбардировавший Петербург просьбами об официальном разъяснении, наконец на свой страх и риск зачитал матросам газетный текст манифеста и, как мог, рассказал, что такое политические партии. Страсти на время улеглись, и в таком относительном затишье после почти
460-дневного отсутствия в феврале 1906 г. «Аврора» вошла в порт Либава, где ее экипаж был сразу же расформирован.
Балтика еще кипела после восстания матросов в Кронштадте и Свеаборге , когда с 19 на 20 июля моряки крейсера «Память Азова» расправились с командиром корабля и несколькими офицерами и подняли на мачте красный флаг. Ответ правительства был не менее жесток: восстание было подавлено, на флоте появились жандармы.
«Аврора» оказалась на самом краю водоворота, куда затягивала людей взаимная ненависть, но ее время еще не пришло. Подоспели реформы, в которых давно нуждался флот и которые наконец начал Н. О. Эссен. Теперь, когда больше внимания стали уделять обучению, практике, отремонтированная и переоборудованная «Аврора» с командой гардемарин снова отправилась в дальние плавания. Вдали от берегов мятущейся отчизны на борту ее вновь воцарилась доброжелательная товарищеская атмосфера; офицеры, костяк которых составляли еще ветераны Цусимы, поддерживали безупречно хороший стиль; жители зарубежных портов, куда заходила «Аврора», радушно встречали российских моряков. Только отсутствие на борту оружия (за исключением того, что было необходимо для несения караульной службы) напоминало о былых событиях.
Тишина взорвалась 17 июля 1914 года, когда на «Аврору» пришла радиограмма командующего флотом: «Морские силы и порта, Дым, Дым, Дым». Это был условный сигнал о переходе в полную боевую готовность. В составе 2-й бригады крейсеров Балтфлота «Аврора» вступила в первую мировую войну. На место гардемарин пришел боевой экипаж, вернулись пушки. Морские силы немцев вблизи российских берегов были невелики, но в любую минуту к ним могло прийти подкрепление. Поэтому в устье Финского залива, а позже и у входа в Ботнический были оборудованы минно-артиллерийские заграждения, вдоль которых начали курсировать, неся дозор, корабли Балтфлота. «Аврора» углубилась в извилистые шхеры, где в любую секунду за тишиной и туманом могла обнаружиться внезапная опасность — вражеский корабль или мина. Слух, зрение, нервы работали на пределе. Малейшая расслабленность оборачивалась гибелью. Так, в густом тумане наскочил на камни германский крейсер «Магдебург». А немного позже, атакованный германской подлодкой, погиб со всем экипажем российский крейсер «Паллада». «Аврора» же стала сама осмотрительность. Неустанно несла она вахту, новенькими зенитками отстреливаясь от германских самолетов и дирижаблей, аккуратно обходя мины. Наконец, закончив кампанию 1916 года, встала на ремонт, которым занялись сразу три петербургских завода.
Здесь, в столице, на смену сосредоточенному напряжению, с которым авроровцы рассекали тишину шхерных фарватеров, пришло беспокойство совсем иного рода. Новый командир крейсера капитан 1-го ранга М. И. Никольский не зря опасался, что команда «благодаря своей сплоченности из самой надежной во время войны станет самой ненадежной. Почва для этого самая благоприятная — долгая стоянка в Петрограде у завода».
По иронии судьбы проницательный командир, палочной дисциплиной настроив против себя не только команду, но и кают-компанию, своей рукой разрушил тонкую плотину, что все-таки сдерживала накал политических страстей. В самый разгар Февральской революции на «Аврору» (ни один человек с нее не был отпущен на берег) привели трех арестованных во время демонстрации. Оскорбленная команда требовала их освободить, Никольский и его помощник, усмиряя толпу, выхватили револьверы. Раздались выстрелы: палуба «Авроры», не впервые забрызганная человеческой кровью, на сей раз содрогнулась. Из троих раненых один позднее скончался. Наступила ночь. Темно на улице, темно в душах людей. «Настроение команды было нервное, неудовлетворенное, хотелось какого-то конца. Среди некоторых матросов высказывалось мнение о том, чтобы выключить свет и убить командира».* А утро принесло весть: революция победила. Матросы на радостях избили ненавистного кочегарного кондуктора и дружным потоком влились в колонну рабочих Франко-Прусского завода, с агитаторами которого были уже давно знакомы.
Непривычные слова зазвучали теперь на «Авроре». Делегаты. Судовой комитет. Совет рабочих и солдатских депутатов.
И совсем уж необычное — Центробалт. Этот последний даже не разрешил «Авроре» выйти из Петрограда, когда того потребовало Временное правительство. А на самом крейсере Центробалт утвердил комиссара, чтобы следил за оперативной деятельностью командования. Им стал авроровец А. В. Белышев.
В октябре 1917-го на крейсер зачастили гости — Дыбенко, Антонов-Овсеенко. С их уст то и дело срывалось еще одно новое слово — ВРК. Это сочетание букв стало наполняться реальным смыслом, когда под покровом ночи к крейсеру причалила баржа, груженная шестидюймовыми снарядами для главного калибра. В ночь на 25 октября «Аврору» сняли с якоря, и вместе с десятью другими кораблями Балтфлота она вошла в Неву. «Николаевский мост, юнкера», — в напряженном ожидании переговаривались матросы. Однажды «Аврора» уже подходила к Николаевскому мосту, это было в 1912 году, в день столетия Бородинского сражения. На набережных тогда толпился народ, празднично украшенные корабли застыли в торжественном карауле, и именно с «Авроры» был произведен праздничный артиллерийский салют. Но сейчас все совершалось иначе, под сенью тайны. И в довершение всего командир отказался вести дальше крейсер. Ему пригрозили арестом, и «Аврора» продолжила свой путь. У Николаевского моста с нее сошел десант, расчистивший дорогу революционным частям. А самой «Авроре», как и прежде, выпало стрелять — правда, всего одним выстрелом, холостым. Еще не успело смолкнуть эхо от выстрела, как к Зимнему дворцу со всех сторон устремились толпы народа...
Теперь у «Авроры» появилась новая цель — защищать завоевания революции. Команда прощалась с крейсером и, забрав с него орудия, уходила воевать на сушу против белогвардейцев. Только в 1923 году вновь отремонтированная «Аврора» под командованием Л. А. Поленова (ее бывшего мичмана) вошла в состав отряда учебных кораблей Балтфлота. Для нее вернулись счастливые времена — дальние походы, веселые голоса курсантов, белый след бегущей пены за бортом. «Аврора» теперь представляла новое государство и в иностранных портах изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом, чтобы люди там хорошо относились к Стране Советов. В 20–30-х годах она прошла еще 23 тысячи миль, а всего за свою жизнь — более 120 тысяч. Наконец, в 1934 г. «Аврора» лишилась собственного хода, и все еще оставаясь учебным кораблем, а затем плавучей базой, осела у причала в Ораниенбауме. Там ее застала Великая Отечественная война.
Снова они прощались — крейсер и его команда. Матросы разъезжались по фронтам, а артиллеристы увезли с собой 9 орудий и начальную букву имени «Авроры» — «батарея А». В сентябре, прорвав Лужский рубеж, немцы вышли в район Красногвардейска. На Вороньей горе, под Дуденгофом, «батарея А» двое суток сдерживала натиск вражеских танков, артиллерии, мотопехоты. А сама «Аврора», попавшая в пекло Ораниенбаумского пятачка, изо всех сил отстреливалась единственным оставшимся орудием, воздавая врагу за тех мальчиков, что гибли на ней и вдали от нее.
В 1944 году, нахлебавшись воды, полузатонувшая, с 1300 пробоинами в бортах, она ждала решения своей участи — жить ей или не жить. Тогдашний нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов постановил: «Аврору» отреставрировать и установить на вечную стоянку как корабль-памятник. В ноябре 1948 года «Аврора» стала у Петроградской набережной как учебная база Нахимовского училища, а с 1956 г. на ней разместился филиал Центрального военно-морского музея. С тех пор ее посетили 27 млн человек, только официальных делегаций на ней побывало из 154 стран мира.
Глубокая трещина, что разбила судьбу «Авроры» на две половины — до и после революции, — начала зарастать. На ее борту, как и прежде, принимают детвору в пионеры, но в салоне-экспозиции недавно появился корабельный иконостас. Каждый год 27 мая на крейсере служат панихиду по погибшим в Цусимском бою. А к 100-летию битвы, которое будет отмечаться в 2005 году, намечено восстановить храм Христа Спасителя (Спас-на-водах), поставленный в память Цусимы и разрушенный в 1932 году.
Но за музейной, выставочной, открытой посетителям жизнью течет на «Авроре» и другая — неприметная, но самая для нее важная, корабельная. По-прежнему поднимается в боевую рубку командир, дежурят офицеры, несут вахту матросы-призывники. В День флота съезжаются на «Аврору» почетные гости и уже отсюда на катерах отбывают на парадно выстроившиеся вдоль невских берегов современные крейсера и эсминцы. А на день ее рождения из года в год в салоне командира корабля собираются адмиралы и, поднимая бокалы, произносят тост: «За «Аврору», «Палладу» и «Диану». Тогда, будто бы не было за ее плечами четырех войн, «Аврора» уносится мыслями в далекое прошлое, где занималось утро ее плавания...
* 27 мая по новому стилю.
* Из воспоминаний П. И. Куркова
Наринэ КАРАПЕТЯН
Свернуть статью
Навстречу утренней «Авроре» (стр. 54-57)
Аннотация:
11 мая 1900 года на Неве выстроился эскорт военных кораблей. Залпом артиллерийского салюта они приветствовали спуск на воду бронепалубного крейсера I ранга «Аврора», получившего свое название от фрегата, героя Крымской войны. И сойдя со стапелей, «Аврора» ответила им поднятым на флагштоке кормовым флагом.Читать всю статью